– Просто воду, – просит Ник, но когда официант убегает, наклоняется ко мне и тихо спрашивает: – Боишься, что напьешься и будешь ко мне приставать?

– Я не собиралась ни к кому приставать!

– Я не позволю тебе приставать к кому-либо.

– То есть можно только к тебе?

– Ко мне можно.

Моя нижняя челюсть уже где-то в районе стола, потому что или я вчера родилась или Омельчин со мной флиртует. И при этом еще так улыбается, что я даже почти забыла, какой сегодня дерьмовый день. Но только я собираюсь поинтересоваться, что за фигня, возле столика снова оказывается официант с комплиментом от ресторана – хлебом с морской солью и домашним маслом.

Голодной мне комплимент очень даже нравится, и я съедаю два больших куска с тоненьким слоем масла, прежде чем вспомнить, что в общем-то решила все снимать.

– Почему именно фотография?

Вопрос Ника застает меня врасплох. Потому что для меня фотография – это как дышать. Настолько естественно, что искать причину очень странно. Я скорее не представляю себя без нее.

– Я люблю подглядывать.

– Это я понял еще в то утро, когда застал тебя в своей ванной.

– Очень хочется бросить в тебя хлебушком, но хлебушек жалко, – сдвигаю брови.

– И правильно, лучше кушай. Но меня интересует, когда ты поняла, что любишь «подглядывать»?

Я рассказываю про художественную школу, про свой первый смартфон и про свои первые шаги в освоении фотографии. И если сначала это сухие факты, то заинтересованный вид и вопросы Омельчина заставляют говорить о деле всей моей жизни все более искренне. Потом моя очередь спрашивать, и Ник рассказывает о своем новом проекте в Индонезии, спортивном центре на берегу океана.

– Это так круто! Я бы хотела побывать там. Столько бы снимков сделала!

– Не сомневаюсь, – смеется он.

Когда Ник говорит о работе, то его взгляд меняется. Это его стихия, его страсть.

Удивительно, что мы чуть ли не впервые разговариваем нормально: без взаимных подколов и противостояния в стиле, кто кого перебодает. Я съедаю весь хлеб, потом весь суп и половину порции тыквы, а после Ник уговаривает меня заказать «некрасивый пирог». В итоге, на крыльцо ресторана, я просто выкатываюсь.

– Теперь я даже не слон, я – бегемот, – жалуюсь я, погружаясь в машину. Другим словом я бы это не назвала. Потому что сейчас я надеюсь только на то, что смогу застегнуть ремень безопасности.

– Нет, ты тигренок, прикончивший свою добычу.

– Тигры не едят хлеб и тыкву.

– Значит, ты особенный тигренок.

Слова Ника почему-то согревают. Я вдруг впервые со своего переезда в Москву чувствую, что здесь я не одинока, и у меня есть тот, на кого можно положиться. Не фейковый друг, как Влад, а настоящий. Наши взгляды снова сталкиваются, в который раз за сегодняшний вечер, и во мне что-то екает. Становиться так жарко, будто в моем бокале была вовсе не вода.

Словно этого мало, Ник вдруг наклоняется ко мне.

И целует.

Я рассчитывал на легкий поцелуй, на простое прикосновение. Чтобы расставить акценты: это не дружеские посиделки со сводным братом, и даже не попытка защитить от внимания одного придурка, как, по всей видимости, считала Вета. Это напоминание, что ничего не изменилось, и что я до одури по-прежнему ее хочу.

Но губы рыжей такие мягкие и сладкие, а все внутри раскаляется, вспыхивает за долю секунды, что приходится мысленно жать на тормоза и сдавать назад. Я продлеваю это мгновение, проталкиваясь в ее рот языком, ощутимо сминая губы и наконец-то отстраняясь, чтобы взглянуть на потрясенную Вету. Она тяжело дышит, глаза широко распахнуты, пальцы сжаты на моих предплечьях.

– Стоп! Стоп! Стоп! – обретает дар речи рыжая, отодвигается от меня как можно дальше и строго так интересуется: – Что это значит?

– Ничего из того, что мы с тобой не делали, Вета, – подмигиваю я ей и пристегиваю ремень безопасности. Теперь можно и домой.

Понедельник выдался не из легких, мать ее, рутина затянула, появились проблемы со строительством центра, и их нужно было решать. В том числе, и что делать с рекламной кампанией, которую стоило запустить еще вчера. Звонки, звонки, звонки. Подобные проволочки и препятствия на пути к цели обычно раздражали, но сегодня почему-то все было иначе. Я погрузился в работу, но от мыслей о Вете так и не избавился: она мелькала на краю сознания, отвлекая меня от дел, и не отвлекая одновременно. Я бы даже сказал, что предвкушение вечера в ее обществе помогало выиграть все битвы.

– Омельчин! – Рыжая врубает тигренка, даже умудряется прорычать мою фамилию, в которой никогда не было буквы «р». – Я думала, что мы с тобой все обсудили. Насчет поцелуев… И прочего!

– Обсудили.

– И? Почему ты снова меня поцеловал?

– Потому что захотел.

Она открывает рот и закрывает. Уверен, мысленно она уже послала меня далеко и надолго. Тем не менее, когда наконец-то говорит, то все цензурно:

– Ты не можешь целовать меня, когда тебе захочется. Я же все объяснила, озвучила условия.

– А я согласился.

– С чем?! – обалдело переспрашивает рыжая.

– С правилами. Я не против играть по твоим правилам, Вета.

– А?

– Я не против романтических ужинов, – заявляю я. – И даже согласен на поцелуи на чертовом колесе. На самом деле мне без разницы, где тебя целовать. Я бы перецеловал тебя всю.

В голове тут же вспыхивают откровенные картинки, как именно я буду целовать Вету, и от них становится тесно в джинсах. И судя по тому, как вспыхивают щеки девчонки, хорошая фантазия не только у меня.

– Ты сейчас серьезно? – переспрашивает она хрипло.

– Почему нет?

– Я не согласна!

– Ты уже согласилась.

– С тобой невозможно разговаривать!

– Спорное утверждение.

Действительно спорное. Потому что весь вечер мы именно этим и занимались – разговорами. И к моему удивлению, мне это понравилось. Если раньше я считал десять лет между нами пропастью, то все это оказалось фигней. К обаянию и сексуальности девчонки прилагались мозги и целеустремленность. Она верила в то, чем занималась, знала, чего хочет, при этом в ней не было ни капли циничности или желания выпендриться. Это подкупало.

Если можно было захотеть Вету еще сильней, после этого ужина, именно это и случилось.

– Для тебя это игра? – интересуется рыжая, когда мы возвращаемся в квартиру.

– Нет, – здесь я честен, но по ее глазам вижу, что девчонка мне не верит. Поэтому кладу руку на стену за ее плечом, не позволяя быстро сбежать в свою комнату. – Ты сказала, что я не могу дать тебе того, чего ты хочешь. Но ты ошибаешься. Я знаю, что тебе нужно.